Владимир Свиридович (по паспорту Сверидонович) Гузий (24 января 1956 года, Кандагач, Актюбинская область, Казахская ССР, СССР — 13 апреля 2009 года, Волгоград, Волгоградская область, Российская Федерация) — бамовский поэт, прозаик. Член литературной студии «Звено» (с 1976), участник трёх Общетрассовых семинаров молодых литераторов БАМа (1977, 1978, 1983), VII Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве (1979). Член Союза писателей России (2005).
Биография
Родился в посёлке Кандагач Актюбинской области, но детство и юность Владимира Гузия прошло в городе Петров Вал Волгоградской области.
С детства Гузий серьёзно увлекался астрономией. После школы решил поступать в Московский государственный университет, чтобы изучать звёздное небо профессионально, но не прошёл по конкурсу.
В 1975 году по комсомольской путёвке в составе ударного отряда «Волгоградский комсомолец» приехал на строительство Байкало-Амурской магистрали. Работал в Моготе и Сковородино. В Тынде с 1976 года. За годы жизни на БАМе освоил множество профессий: был лесорубом, электромонтёром, мотористом, монтажником, художником-оформителем, учителем русского языка и литературы, слесарем, корреспондентом газет «БАМ» и «Дальневосточная магистраль», режиссёром тындинской телестудии, старшим научным сотрудником музея истории БАМа.
Но главным делом его жизни стала литература. Ещё в школе он писал стихи для команды КВН, пользовавшиеся большим успехом. В полную силу поэтический талант Гузий раскрылся на БАМе. Как бамовский поэт он обрёл всесоюзную известность. Его стихи публиковались в коллективных сборниках, выпущенных издательством «Молодая гвардия» («Вдохновение» и «Стыковка»), и центральных периодических изданиях: «Комсомольская правда», «Литературная Россия», «Неделя», «Огонёк», «Знамя», «Литературная учёба» и др.)
Заочно окончил Литературный институт им. М. Горького.
Гузий был постоянным участником, а в последние годы — одним из организаторов традиционных Пушкинских праздников, ежегодно проходящих в Тынде, участвовал в творческих встречах (например, на крейсере Тихоокеанского флота «Александр Суворов», сентябрь 1981 года) и поэтических вечерах (вечер памяти В. Маяковского в Тынде в июле 1976 года).
Владимир Гузий был человеком активной жизненной позиции и тяжело переживал то, какой стала страна, и то, что происходит с БАМом. Он свято верил, что лучшие времена для БАМа ещё настанут. Вот как он говорит об этом в стихотворении "Разъезд Балбухта":
Балбухта по-якутски значит стланик.
И время, словно стланик, прилегло,
Устав от торжества героев странных,
Пережидая, словно холод, зло.
Засыпана история снегами.
Не помня золотые времена,
Не помня шумных праздников на БАМе,
Забылась отрешенная страна.
Но мы-то живы, хоть нас пригибали,
По-всячески в газетах обозвав.
И мы еще прорвемся, как в начале,
Как стланик, после холода восстав.
Умер от сердечного приступа 13 апреля 2009 года в поезде по дороге из Москвы в Волгоград. Похоронен в городе Петров Вал Волгоградской области рядом с родителями.
Награды
Награждён медалью «За строительство Байкало-Амурской магистрали» и медалью Святого Иннокентия Русской Православной Церкви. Почётный гражданин города Тында.
Память
Гузий оставил яркий след в жизни Байкало-Амурской магистрали.
* Он является автором стихов известной песни «Последнее звено» (музыка С. Хмелевской), в советское время часто звучавшей по радио и телевидению. Строка из песни — «Лучшая дорога нашей жизни» — стала названием фильма о строительстве Байкало-Амурской магистрали (1984, реж. А. Воропаев).
* В Тынде на фасаде дома, где последние годы проживал поэт, установлена мемориальная доска.
* 26 апреля 2014 года в центральной библиотеке Тынды прошёл вечер памяти Владимира Гузия "Может быть, когда-нибудь вернусь...", прошедший в год празднования 40-летия с начала строительства Байкало-Амурской магистрали.
Библиография
Продолжение // БАМ. 1976. № 5. 30 янв. С. 4;
Шофёр Владимир Дойков. Слагаются песни. Обыватели. Это надо чувствовать // БАМ. 1976. № 8. 20 февр. С. 4;
Притяжение. Щемящее чувство дороги. По шпалам. Золотинские звёзды. Гриновское. В таёжном посёлке // БАМ. 1976. № 23. 4 июня. С. 4;
Это надо чувствовать. Возвращение в город. Я взираю на БАМ изнутри… // БАМ. 1976. № 46. 5 нояб. С. 4;
На просеке // Амурская правда. 1977. № 2. 4 янв. С. 4;
Суметь бы. Тында. Попробуйте // Амурский комсомолец. 1977. № 4. 9 янв. С. 4;
Отражение. Шофёр Владимир Дойков. Закон притяжения // Приамурье моё — 1977: Лит.-худож. сб. Благовещенск: Амурское отд. Хабаровского кн. изд-ва, 1977. С. 174—175;
Сопка Фестивальная. Учения. Вид сверху. Эхо. Дело. Джоконда // БАМ. 1978. № 76. 18 окт. С. 4;
Проснёшься растерянно ночью… // Амурский комсомолец. 1979. № 70. 13 июня. С. 3;
Суметь бы. Изыскатели // Приамурье моё — 1979: Лит.-худож. сб. Благовещенск: Амурское отд. Хабаровского кн. изд-ва, 1979. С. 174; Тында.
К возвращению // Вдохновение: Сб. произведений участников лит. объединений страны / Сост. Ю. Лопусов; Предисл. Г. М. Маркова. М.: Мол. гвардия, 1979. С. 28;
Город! Это же было!.. // Огонь на вечной мерзлоте. Хабаровск: Хабаровское кн. изд-во, 1982. С. 195;
Вот и всё… // Амурский комсомолец. 1983. № 20-21. 20 февр. С. 1;
Чара // Амурский комсомолец. 1983. № 26. 4 марта. С. 3;
Снег стоит, как берёзовый лес… Наверно, есть же тайный знак… // БАМ. 1983. № 33. 29 апр. С. 4;
Извините задержку, товарищ редактор… // БАМ. 1983. № 51. 1 июля. С. 4;
Последнее звено. Тында. Пластинка Брамса. Шофёр Владимир Дойков // Стыковка: Сб. стихов поэтов БАМа / Сост. В. Г. Бирюков. Предисл. О. Н. Шестинского. М.: Мол. гвардия, 1984. С. 19-22;
Тында // Амурский комсомолец. 1985. № 10. 25 янв. С. 3;
Закон притяженья // Дальний Восток. 1987. № 11. С. 9;
Невеликая это услада… Памяти Бориса Слуцкого // Амурский комсомолец. 1988. № 52-53. 30 апр. С. 4-5;
Человек средневековья. Не запрещения и не интриги… Рябина // БАМ. 1988. № 39, 1 мая. С. 4;
От работы качаясь по-флотски… Не запрещения и не интриги…II БАМ. 1994. № 3.22 янв. С. 7;
Вокзал для своих: Фельетон // БАМ. 1994. № 19.13 мая. С. 2;
Монолог десантника, вернувшегося из Чечни: (Воспоминание о будущем) // БАМ. 1995. № 2. 13 янв. С 1;
Негр по имени Мефодий: Рассказ // БАМ. 1995. № 13. 31 марта. С. 8;
Ясновидец Пантелеймон: Рассказ // БАМ. 1995. № 28,1 июля. С. 8;
Тында. Пластинка Брамса. Переправа. Весна на Витиме. Последнее звено. Звёздный — 94. Тында — 97 // Золотое звено: Стихи поэтов БАМа /Сост. В Гузий. Тында: Тындинская типография, 1999. С. 96-103;
Я ручей перепрыгнул и замер… В низовьях Верхней Ангары. Праздник. Чукчуду. Первая калитка. Татарник. Пирог. Горная смородина.
На перевале. Провинция в себя погружена… // Приамурье — 2003: Лит.-худож. альманах. № 6 / Ред.-сост. В. Г. Лецик. Благовещенск: ООО «Издательская компания „РИО“», 2003 С. 8-10;
«Как жизнь таёжная проста…»: Стихи // Проспект Пушкина: Лит. приложение к газете «Амурский дилижанс». 2004. № 4. 2 апр. С. 8;
Воле Беркакита. Я не с правыми… // БАМ. 2004. № 28. 7 июля. С. 4;
Байкал. БВЛ. На репетиции. Понял к какому-то моменту… Я не с правыми… Парамский порог // БАМ. 2004. № 30. 21 июля. С. 3;
Звёздный. Пушкинский праздник в Тынде. Тындинские поэты // Кадры — селу. 2004. № 7-8. 8 сент. С. 8;
Первая калитка. Пластинка Брамса. Пирог. Весна на Витиме. Последнее звено. Вечер в Икабье. Пушкинский праздник в Тынде. Разъезд Балбухта // Цветы багульника: Сб. стихов о БАМе / Сост. В. Гузий. Новосибирск: Наука, 2004. С. 62-72;
Образ действия: Стихи. Новосибирск: Наука, 2004. 157 с.; Пересечение дорог. Новосибирск: Наука, 2004;
Когда разливается дикий Могот… Шофёр Владимир Дойков. Подушка. Последнее звено // Смена. 2008. № 63. 13 авг. С. 13; Вернуться по кругу: Стихи // Приамурье — 2008: Лит.-худож. альманах. № 8 / Ред. сост. И. Д. Игнатенко, В. Г. Лецик. Благовещенск: Амурская обл. общ. писат. орг.. Изд. комп. «РИО», 2008. С. 165—171;
Чукчуду: Стихи. Новосибирск: Наука. 2008. 392 с.;
Слова имеют свойство воплощаться: Стихи // Дальний Восток. 2009. № 4. С. 72-76;
Пушкинский праздник: Стихи. Свободный: Свободненская типография, 2009. 68 с.
Лит.: Головко О. Книгу пишет рабочий // Огонь на вечной мерзлоте. Хабаровск: Хабаровское кн. изд-во, 1982. С. 305—306; Зеленкова И. А. Поэты БАМа.
Лучшая дорога нашей жизни. Новосибирск: Бампресс. 2009.
Стихотворения Владимира Гузия (из сборника "Лучшая дорога нашей жизни. Закон притяженья")
ПРИТЯЖЕНИЕ
Ну что, нелегко?
Ну, а ты что же думал?
Что БАМ – это так,
пустяки
для мужчины?
Хорошие люди,
Приличные суммы
И письма из дома:
«Держись,
молодчина!»
А БАМ же на деле
непрост,
неустроен,
И вовсе не каждому
стать здесь героем.
Ведь БАМ – это будни,
тяжелые будни,
А праздники здесь –
Только буден вершина.
И люди о жизни
по-своему
судят
И хвастать собой
не находят
причины.
И БАМ – это проба,
Высокая проба
На дружбу и верность,
На душу и плечи.
Лентяйство –
болезнь,
очень злая хвороба,
Ее здесь настойкою
трудностей лечат.
Я эту настойку глотаю
упрямо.
Уже не уеду,
Навряд ли
раскисну,
И как подорожник
на мелкие раны –
Такие домашние
мамины
письма.
И письма друзей,
Очень разные письма:
Одни уважают,
другие – смеются.
И часто приходят колючие
мысли:
Так делать судьбу
Или взять ее с блюдца?
Ведь БАМ – это судьбы.
Счастливые судьбы.
Коммуны в тайге,
где все
делится вместе.
На эту дорогу
хоть глазом взглянуть бы
(Жаль, нету
бессмертия)
лет через
двести.
Пусть люди тогда
слабо
помнят о БАМе,
Пусть строят пути
за орбиту Плутона,
Но будет закон,
что был
выстрадан нами,
Сильнее великих законов
Ньютона.
Закон притяженья
к работе и
людям,
Закон притяженья
к кострам
и дороге
И тяга к земле,
где родились и будем
Дела начинать
и вершить все итоги.
Мы точно родились:
Ни рано, ни поздно.
Нам срок испытания
верный отпущен.
При нас зажигаются
новые звезды,
Которые люди
увидят в грядущем.
1976
УЛИЦА
НАДЕЖДЫ
Тында большая,
а улица –
малая.
Что-то построят,
а это –
снесут.
Между домами,
как между
причалами,
Ветры отчаянные снуют.
Тынду, как в море,
меж сопок
качает –
Холод отхлынет,
и ветер
накатит.
А сопка, которую
не замечаем,
Парусом алым
блеснет на закате.
Стою после солнца
в стихах и надеждах.
Душе новогодне,
просторно и
колко.
Поселок, как елка,
огнями увешан.
Как жаль, что порой
вырубаются елки.
Улица чистая!
Будь осторожна.
Хотя бы названье свое
сбереги.
Люди и так в декабре
огорошены
Немилосердьем бесхвойной тайги.
Рано иль поздно
проходит
плохое.
Долгую стужу
сменяют дожди.
Надежда моя,
ты – зеленая хвоя.
От холода лютого
не опади!
ПИРОГ
В Кичере,
вьюгой занесенной,
На перекрестке двух дорог
Мне Слава встретился
Аксенов.
Он на салазках вез пирог.
Вот это вещь! Скажи на
милость –
Какой размах! Какой размер!
Но как роскошно
раскрутилась
Спираль небесных грозных
сфер!
Все разыгралось не на
шутку.
Клубились силой молодой
И мех курчавый полушубка
И пар над пышной бородой.
Как будто шло рожденье
мира:
Мороз и космос, и туман,
И на салазках бригадира –
Пирог, дымящий, как вулкан.
И возвышался мощно Слава
Парящей, дышащей горой.
И жаркой, вязкой, черной
лавой
Блестел брусники тертой
слой.
В нем гасли снежные заряды.
И объяснил Аксенов суть:
Вернулась с просеки бригада
Решили малость
отдохнуть.
Да, здесь нехилые ребята, –
Когда выходят из тайги,
То в три наката, в два
обхвата
Себе варганят пироги.
ВЕСНА НА
ВИТИМЕ
Жарит солнце в марте
нежданно
жарко.
Превратился зимник
в приток
реки.
И весны прозрачная
циркулярка
Хмурый лед разделывает в
куски.
Но пришла в палатки
залетной
сказкой
Телеграмма,
сдержанно-горяча:
«Дежкину
Сергею.
Люблю. Согласна.
Вылечу пятнадцатого.
Встречай».
И десантник Дежкин
бежит к
прорабу:
– За невестой надо
«Урал» послать бы.
До прораба просьба
доходит слабо:
– Тут десант. Работа.
Какие свадьбы?
А в окно врывается
рев пилорамы,
И весенний ветер
с Угрюм –
реки
Со стола сметает
отчеты, планы.
Но упрям начальник:
– Жениться рано.
Здесь работать будут
холостяки.
Да и где вам жить-то?
– Я дом построю.
– У меня нет леса.
– Я сам
срублю!
– Где жене работать?
– Да я устрою!
– По какому праву?
– Да я люблю!
И по праву счастья,
по праву власти,
Вся насквозь продумана
и ясна,
Хмурый лед ломая,
идет по трассе
Чистая,
сверхплановая
весна!
БАЛЛАСТИРОВКА
ПУТИ
Никаких курортов не хочу я,
Никаких заморских, пестрых
красок.
Мне бы снова выйти на Янчуе
Чтобы рядом чувствовалась трасса.
Там когда-то, может, и
неловко,
Просто для себя, не денег ради
Я неделю вел балластировку
В бондаревской
памятной бригаде.
Бондарь глаз прищуривает
строго,
Бондарь смотрит вдаль, за
перевалы,
Бондарь хочет, чтоб его
дорога
Никогда потом не проседала.
Как Антей, он к рельсам
припадает,
И дорога возвращает силы.
Как и мы, дорога молодая.
Что нам сделать, чтоб не
искривило?
Чтобы нашей честностью
жила,
Поезда тяжелые качая.
За свои минутные дела
Мы и после смерти отвечаем.
ПОСЛЕДНЕЕ
ЗВЕНО
Вот и все. Замкнулось
полотно.
И последний выложен портал.
«Золотое» светится звено.
Ты об этом десять лет
мечтал.
И когда оркестр громом
брызнет,
Ты поймешь, что в ливнях и
в пыли
Лучшую дорогу нашей жизни
Мы с тобою вовремя нашли.
Нам бывало трудно много
раз,
Но теперь спокойно
оглянись:
Стройка обошлась бы и без
нас,
Нам же без нее не обойтись.
И куда судьба нас ни
забросит,
В памяти останется всегда:
В утреннюю свежесть наших
просек
Робкие заходят поезда.
Первый поезд начал свой
разбег,
Он сюда шел медленно и
долго.
На щеках колючий тает снег.
Я не плачу. Это снег. И
только.
Но когда оркестр громом
брызнет,
Я пойму, что в ливнях и в
пыли
Лучшую дорогу нашей жизни
Мы с тобою вовремя нашли.
ВЕЧЕР В
ИКАБЬЕ
А был же вечер в Икабье!..
И не осенний, и не
зимний...
После стыковки, в октябре
Зазвали нас к себе грузины.
Поэты, барды и певцы,
Мы возвращались из Куанды,
Не то, чтоб главные творцы,
Не все же крепкою командой.
И, предложение приняв,
Мы за столом собрались
тесно
И, первый тост за БАМ
подняв,
Запели бамовские
песни.
Еще от штурма не остыв,
Не осознав свою работу,
Воспели мы последний стык
И как утюжили болота.
Нам было жарко и легко.
Кого стесняться, в самом
деле?
И тут нежданно «Сулико»
Все враз
хозяева запели.
И, речь родную услыхав,
И, вспомнив давнее, родное,
И, тост за Грузию подняв,
Запели рядом, за стеною.
И тут пошло, пошло, пошло:
К грузинам, добрым и
открытым,
Гостей лавиною несло,
К столу тянуло, как
магнитом.
Вино и тосты, и галдеж, –
Мы размахались, как в
духане.
Кто описал бы наш кутеж,
Так это только Пиросмани.
И хором всем руководил,
Напевы зная
все на свете,
Монтер Такидзе
Автандил,
Живой крепыш из Кобулети.
И песня то ручьем текла,
То улетала птицей в выси,
И от таежного стола
Летела в солнечный Тбилиси.
А вслед за теплым Тбилисо
Москву воспели голосисто:
И про Садовое кольцо,
И про румяных гимназисток.
И вслед за славною Москвой,
Конечно, спели «за Одессу»,
Про Учкудук
– родник живой
И про полесскую
Олесю.
Тишь подмосковных вечеров,
Ширь необъятную Байкала,
И Ленинград, и Кишинев
Нам память в песнях
открывала.
И Волгу, что издалека
Течет, течет в хлебах
высоких,
И казаков, и Ермака,
Что проложили путь к
востоку.
Как много песен о стране,
Такой свободной и
просторной,
В делах
победной и в войне,
Речной, степной, таежной,
горной!
И это было все о нас.
И набирали люди силы,
Когда все пели хором, враз
И «Крунк»,
и «Пущу», и «Хабилу».
Как будто пела вся страна
Одним бурлящим, общим
домом.
Теперь на БАМе тишина,
Хоть много шумных,
незнакомых.
Я проезжаю Икабью.
Я на нее смотрю особо
И тихо, шепотом пою
И «Сулико»,
и «Тбилисоба».
ЗВЕЗДНЫЙ
– 94
Сколько уж лет световых
пролетело...
Но в юность опять
возвратиться не поздно.
На плиты перрона я прыгаю
смело:
– Ну, здравствуй,
открытый романтикам Звездный!
Езжайте с вагоном, пустые
печали.
Сейчас не хочу прорываться
вперед.
И все так свежо, будто в
самом начале:
Сумерки. Май. Дым костра.
Ледоход.
И вновь ледяное искристое
крошево
Грохочет, всплывает, уходит
ко дну.
Но в этой картине так мало
хорошего, –
Я в ледоходе увидел страну.
Были когда-то сильны и
едины,
Хлебом и кровом делились с
друзьями.
Теперь от страны только
грохот и льдины
С острыми, режущими краями.
И что натворила злодейка – история?..
Там вот светилась палатка
«Эстония»,
Рядом – «Армения», дальше –
«Литва».
И посредине тягучей
распутицы,
Глаза отрывая от умных
страниц,
Мы видели четко грядущие
улицы,
Несущие гордо названья
столиц.
И все вроде есть,
как в
палатке мечталось,
И улиц названия четко
видны.
Но только откуда такая
усталость?
Идут поезда.
Только нету
страны.
Ведь был месяц май на
таежном плацдарме.
Поляна у речки была не
мала.
Без президентов, таможен и
армий
В палатках страна одним
делом жила.
И пусть я романтик,
отставший, вчерашний,
Не принимающий
смутного дня,
Я Звездный люблю –
Вавилонскую башню,
Где все двадцать лет
понимают меня.
За прошлое вовсе не стыдно,
не страшно
Тому, кто от братства еще
не отвык.
Мы строили БАМ крепче
всяческой башни.
И был у народов единый
язык.
* * *
Я шел двадцать лет,
а пришел к бездорожью...
Но я не желаю в глубины
трясин,
Где время замешано
с кровью и ложью
И звон пустословия
невыносим.
Новейшее время
становится древним.
Я прошлым столетьем
внезапно ошпарен:
Я продан с семейством,
я продан с
деревней,
И продал меня
промотавшийся барин.
Сегодня не верю
ничьей
болтовне,
Не верю указам,
подробным и
ловким.
Из сотен бумаг
вспоминается
мне
Простой корешок
комсомольской
путевки.
В семидесятых
все было
непросто,
Но если б те дни
воротились
назад...
Из наших шальных,
роковых, девяностых
Я память свою
отправляю в
десант.
Как первопроходцам
сегодня досадно,
Не ждали они
ни наград, ни похвал,
Но если тогда
уходили десанты,
Никто от десантов
не умирал.
И, словно гребцы,
налегая на
весла,
Мы рвемся вперед,
только смотрим назад.
Мое поколение
мальчиков взрослых
Украдкой смигнет
капли света
в глазах.
Чтоб так разрушать –
это надо уменье,
В такой заварухе
–
особый секрет,
Когда созидающему
поколению
Так подло и зло
перебили
хребет.
Запомнит нас всех,
но простит нас едва ли
Дорога, которую
мы потеряли.
Я знаю, что БАМу
вернут его
имя
И честный навряд ли
забудется труд,
Но мы к тому времени
станем другими.
Ожоги предательства
уж не сойдут.
РАЗЪЕЗД
БАЛБУХТА
Как странно называется –
разъезд.
В таких словах
звучат печаль и жалость.
А ведь когда-то мы сюда
съезжались
Из самых честных,
самых
громких мест.
И два укладчика,
как в море
корабли,
Над волнами последних
звонких
звеньев
Так простои возвышенно
несли
Нам звездные,
счастливые мгновенья.
Какие на
стыковке
были
краски!
Мостовики, монтеры,
лесорубы
Шампанским сладким
наполняли каски,
Как победитель
наполняет кубок.
И пили
над рожденною дорогой,
Как с первенцем,
друг друга поздравляя,
Надеясь, что стыковок
будет много.
Не ведая, что жизнь
пойдет иная...
Балбухта
по-якутски
значит стланик.
И время, словно стланик,
прилегло,
Не принимая торжества
героев странных,
Пережидая, словно холод,
зло.
Засыпана история снегами.
Не помня золотые времена,
Не помня шумных праздников
на БАМе,
Забылась отрешенная страна.
Но мы-то живы,
хоть нас пригибали,
По-всякому
в газетах обозвав.
И мы еще прорвемся,
как в начале,
Как стланик, поле холода
восстав.
РАБОЧИЙ
ПОЭТ
Памяти Виктора Яганова
И выступали всего три раза:
На стройке, в клубе и в
ПТУ,
А в сердце ноет-сквозит
заноза –
Тоска протяжная по нему.
Не дочитали мы,
не доспорили,
Но помогала судьба сама,
Ведь мы дороги и школы
строили,
И ЛЭП, и фабрики, и дома.
И строчки были вполне
умелыми,
Трудом набита была рука,
Но мэтры пришлые,
скороспелые
Нас поучали все свысока.
А мы – монтажники,
мы – высотники,
И жизнь размашиста –
горяча.
А ну–ка, вы,
от Литфонда льготники,
Сложите
стенку из кирпича!
Вот то-то. Хватит!
Не надо потчевать
Своей мякиной
народ в стране.
Да, мы – поэты,
да, мы – рабочие!
Поэт рабочий –
поэт вдвойне.
НА БАЗЕ
ГЕОЛОГОВ
На заброшенной базе
геологов,
Под якутским дождем крутым,
Мы сидим под капроновым
пологом.
Нам глаза разъедает дым.
Дым отечества вовсе не
сладок
В позабытых таких местах.
Много в мире сплошных
загадок,
Вот и эта легла в горах.
То ли здесь уже все
разведано?
То ли жила совсем мала?
Вместо жизни с работой, с
бедами –
Ни кола теперь
ни двора.
Было много всего хорошего,
-
Романтическое житье.
Все поломано, все
заброшено.
Как так можно, а, мужичье?
Что мы с нашей страною
сделали?
Как свалилась на нас беда?
Были предки поболе смелыми,
Когда тропы вели сюда.
Может, нам разбираться
рано,
Чья заслуга и чья вина?
И затянута вся туманом
Наша сказочная страна.
ПРОЩАНИЕ
С ЧАРСКОЙ
ДОЛИНОЙ
Вот и покидаем
Чарскую долину.
В сердце и не радость,
и не грусть.
Оглянусь на запад
и монетку
кину, –
Может быть, когда-нибудь
вернусь.
Все-таки сбываются
добрые приметы,
Если хоть немного
вера в это есть.
Но долине Чарской
что моя
монета?
У нее богатств
не перечесть.
Что ей снисхожденье
или милость?
Ведь она с разбега,
как-то
вдруг
Честно и по-дружески
открылась,
Думая, что я ей
тоже друг.
Извини, долина.
Я хотел как лучше
И монетку бросил...
Дома встрепенусь...
Там, в долине Чарской
я оставил душу.
Может быть, когда-нибудь
вернусь.
============================================================================================================= Публикуется по тексту сборника "Лучшая дорога нашей жизни. Закон притяженья." (Сост. И.Н. Гузий) / Новосибирск. ООО "Бампресс": 2014. - 172 с. илл. ББК 84(4Рос) Г66 с любезного разрешения И.Н. Гузий